Пятое приключение Гулливера - Страница 51

— Как вы добились этого? — спрашивал я, — В нашей стране только угроза выселения с участка заставляет фермера платить аренду, а работник всегда считает недостаточной получаемую им плату. И чем дальше, — пояснил я, — тем чаще и чаще возникают недоразумения между работниками и хозяевами, так что в скором времени стране грозит опасность разделиться на два враждующих лагеря, ненавидящих друг друга, как смертельные враги.

С глубоким сожалением слушали придворные государя такие рассказы. Варварство Британии потрясало их, а военный министр даже не раз выразил желание поскорее подчинить мое отечество скипетру мудрого государя Юбераллии.

— У нас тоже бывают недоразумения, — объяснили мне, — но иного характера. Фермеры стараются отдать своим господам больше, чем требуется, работники добровольно уменьшают размеры получаемой платы. Эти случаи разбирает сам император — плата, которую устанавливает он, не может не быть справедливой.

Каждый из подданных знает, что смысл его существования в подчинении высшим, и всегда готов на всякие жертвы. Денно и нощно мечтают они о выполнении своих обязанностей, ежечасно выражая преданность императору и покорность высшим сословиям, без которых низшие не могли бы существовать.

— Если лорд, — говорили мне, — не будет давать фермеру хлеба, тот умрет с голода.

Я осмелился возразить, что фермер может и сам скушать собранный им хлеб, не отдавая его помещику.

— Может быть, так и бывает в вашей варварской стране, — ответили мне, — но у нас каждый твердо знает свой долг. Долг фермера — обрабатывать землю, а долг помещика — есть самому и кормить своих фермеров.

Подданные его величества настолько проникнуты чувством любви к императору и высшим сословиям, что часто, как влюбленные, забывают об обеде.

— Некоторые не обедают по две недели, потому что желудок не господин их, а раб.

Хотя в этом не ощущается особенной надобности, члены низших сословий во всем ограничивают себя. Они не любят роскошных одежд, сытных и жирных блюд, просторных и теплых жилищ, свинине они предпочитают вареную картошку, а большим домам и дворцам — тесные землянки. Меня уверяли даже, что если бы правительство вздумало внедрить в нравы низших сословий привычку к обильной пище, теплой одежде и просторным квартирам, то неминуемо вспыхнула бы революция.

— Мы терпим добровольную бедность, потому что не хотим применять насилия.

Предваряя дальнейшее, приведу здесь один случай, как нельзя более иллюстрирующий истину этих слов. Выйдя однажды с провожатым на улицу, я спросил нищего, стоявшего с протянутой рукой на площади перед дворцом:

— Что заставило тебя просить милостыню?

— Я — лентяй, — ответил нищий, — и вдобавок отягощен пороками. Не давайте мне ни одного леера, я все равно пропью.

По-видимому, сознание своей порочности причиняло большие страдания этому представителю высшей из существующих в мире наций. Об этом говорили его изможденное лицо, впавшие глаза и вся его исхудалая фигура.

Его искренность умилила меня, и я дал ему монету в три леера.

— Возьми, — сказал я, — и пропей. Выпей за здоровье его величества императора.

Мой провожатый не одобрил моего поступка и весьма укоризненно взглянул на нищего. Нищий немедленно подошел к полицейскому и отдал полученные от меня деньги со словами:

— Дарю эту монету своему императору.

Я спросил провожатого:

— А полицейский не присвоит этих денег?

— Никогда. Он оказался бы недостойным своей должности и завтра же, как преступник, пришел ко дворцу просить милости государя.

Таковы были и все чиновники лучшей из стран. Никто не брал взяток, не притеснял подчиненных, не превышал власти, не пользовался своим положением в корыстных целях. Недостойный администратор сам отказывался от должности, так что император не принимал жалоб на действия своих чиновников.

— Для чего? Если чиновник виноват — он сам покается, а если он не кается, значит, не виноват.

Поразительно было полное единомыслие жителей государства в наиболее важных вопросах. Разногласия существовали только в мелких житейских делах: в отношении пищи, архитектуры жилищ, обстановки комнат. Так, во время моего пребывания в стране дебатировались два основных вопроса:

— Какие юбки должны носить женщины?

И второй:

— В каком порядке подавать кушанья за обедом?

В отношении первого вопроса существовало несколько мнений. Одни считали, что следует носить короткие юбки выше колен, другие предпочитали юбки со шлейфом, третьи всячески пропагандировали кринолины, четвертые высказывались за восточные шаровары. Каждая женщина имела право выбрать любую юбку, что лишний раз подтверждало отсутствие принуждения; в Европе этот важнейший для женщин вопрос разрешают фабриканты сукон и портные, мнение которых, называемое модой, носит принудительный характер.

Но этот вопрос не так занимал население, как второй. Здесь было только две партии: одни утверждали, что надо так же, как и у нас в Европе, начинать с легкой закуски и заканчивать сладким, другая — наоборот. Король отдавал предпочтение второй партии, в чем я убедился за первым же обедом, но никого не принуждал покамест принять свое мнение: споры продолжались.

Я сам видел, как двое три часа спорили и не садились за стол: они не могли договориться, с чего начинать обед. Когда же они сели, оказалось, что на обед у них имеется всего-навсего картошка с хлебом, и спорили они, собственно, впустую.