— Сторонись.
Я правильно рассчитал, полагая у королевского дворца найти разгадку.
На доске для самых важных указов, рядом с реляцией о том, что король, уступив просьбам узегундцев, выехал во главе посольства в столицу этой страны, висел приведенный выше указ о признании некоего Гулливера из Нотингемшира несуществующим.
Казнь, придуманная мне, превосходила утонченностью все те казни, о которых мне привелось рассказывать императору. А я еще думал удивить его изобретениями по этой части некультурных народов Востока.
Огромный город со своими ресторанами, тавернами, съестными лавками, рынками, гостиницами, постоялыми дворами оказался огромной тюрьмой, одиночной камерой, в которой при всей видимости свободы я должен умереть голодной смертью.
— Бедный еху, — вспомнил я ржание стоявшей у водопоя лошади. Мне оставалось только превратиться в это грязное животное.
Я пойду в лес, буду питаться плодами и ягодами, буду голыми руками ловить лягушек и ящериц, буду ночевать на деревьях или в пещере, буду, блуждая одичалыми глазами, зарывать в землю оставшиеся у меня, но теперь, увы, бесполезные золотые и железные монеты.
Размышляя так, я вышел из города, миновал заброшенные сейчас работы по постройке укреплений и, дойдя до густого леса, спрятался между деревьями.
Я уже не в силах был бороться с одолевавшим меня сном. Выбрав уютную полянку и наломав сосновых веток, я устроился на них как на постели и тотчас же крепко заснул.
В лучшей из стран живут презренные еху. Каким образом эти низкие животные оказались лучше людей. Путешествие вокруг столицы Юбераллии. Как Гулливер стал невольным виновником бунта. Возвращение в город.
Разбудил меня звук человеческих голосов. Открыв глаза и увидев себя посреди леса, я вспомнил события вчерашнего дня, и эти голоса не обрадовали меня. Еще менее был я обрадован, когда, выглянув из-за ветвей, я увидел на этой прекрасной полянке — кого бы? — читатель удивится. Здесь находилась целая семья еху. Полуголые, завернутые в какие-то грязные тряпки, они копались в земле — наверное, прятали свои разноцветные камни.
Увидев этих презренных животных, я окончательно потерял всякую надежду на спасение. Сейчас они заметят меня, пользуясь моей слабостью, снимут с меня всю одежду, заберут драгоценные штаны и оставят больного и голодного издыхать среди темного леса.
О сопротивлении нечего было и думать. Как ни были слабы еху, я был еще слабее их. Нужна была сила, ловкость, быстрота движений, а я едва мог поднять собственную руку.
Надо спрятаться, чтобы еху не могли заметить меня.
Прижимаясь всем телом к земле, я пополз в глубь лесной чащи, но как ни был я осторожен, ветки хрустнули подо мной, и этот хруст выдал меня. Старый еху, ковырявший землю изогнутой палкой, бросил свою работу и направился ко мне. Наверное, он предполагал найти здесь какую-нибудь крупную дичь.
Забыв осторожность, я пополз быстрее и нечаянно поднял голову. Еху остановился. Он увидел меня.
Я думал только о спасении. Может быть, мне удастся разжалобить это грязное животное. Я взмолился к нему о пощаде, но голос изменил мне, и я услышал только свой невнятный стон.
Обросшая длинной грязной шерстью морда склонилась надо мной.
— Что с вами, господин? — услышал я довольно-таки приятный голос. В голосе этом чувствовалась жалость, сострадание, забота.
Новое открытие — в этой стране еху умеют говорить.
Преодолевая чувство гадливости, я взял протянутую мне руку и сел на землю. Самка и детенок еху бросили работу и подошли ко мне.
— Я голоден, — сказал я, — но у меня есть деньги.
С трудом достав железную монету, я протянул ее старому еху.
— Не надо мне ваших денег, господин, — ответил старик. — Я рад бы и так накормить вас, но у нас самих только и есть, что два биттля картошки.
Самка порылась в корзине, наполненной листьями и ягодами, и достала небольшой кусок хлеба и пару печеных картошек.
— Кушайте, — сказала она, подавая мне эту скромную пищу, — а мы как-нибудь обойдемся. Вы голоднее нас.
Маленький еху жадными глазами смотрел на монету.
— На эти деньги можно купить еще хлеба, — сказал он. — Я сейчас сбегаю.
Старый еху согласился.
— Я бы никогда не взял от вас денег, — сказал он, когда мальчишка скрылся за деревьями, — если бы у меня самого хоть что-нибудь было. Но у меня сейчас ничего нет. Мы только что отдали его величеству императору, да будет благословенна его жизнь, четверть своего имущества, мы только что поднесли ему в подарок последнего теленка, а вчера жена отнесла ее величеству королеве последнюю курицу. Мы решили раскопать эту полянку и посеять здесь хлеб и овощи. Может быть, сборщик подарков не разыщет нашего поля, и тогда мы как-нибудь перебьемся будущей зимой.
Это были не еху — это были фермеры его величества императора лучшей из стран.
Скудная пища несколько подкрепила мои силы. Не желая стать виновником гибели этих добрых людей, спасших — но надолго ли? — мою жизнь, я сказал им, кто я и к какому наказанию приговорен.
— Я знаю вас, — ответил старик. — В городе и даже в деревне я тоже бы вас не заметил. А здесь — лес.
Последние слова он произнес с чувством радости и восхищения, что есть еще на свете такой уголок земли, где человек может быть самим собою.
Мальчишка скоро вернулся с большой ковригой хлеба и кружкой плохого вина. Я разделил свой завтрак с новыми друзьями и заметил, что их аппетит не уступает моему.